Поэзия 🌿

[Антуанетта]

"Баллада о прокуренном вагоне" А.Кочетков

- Как больно, милая, как странно,
Сроднясь в земле, сплетясь ветвями -
Как больно, милая, как странно
Раздваиваться под пилой.
Не зарастет на сердце рана,
Прольется чистыми слезами,
Не зарастет на сердце рана -
Прольется пламенной смолой.
- Пока жива, с тобой я буду -
Душа и кровь нераздвоимы, -
Пока жива, с тобой я буду -
Любовь и с.мерть всегда вдвоем.
Ты понесешь с собой, любимый,
Ты понесешь с собой повсюду,
Ты понесешь с собой повсюду
Родную землю, милый дом.

- Но если мне укрыться нечем
От жалости неисцелимой,
Но если мне укрыться нечем
От холода и темноты?
- За расставаньем будет встреча,
Не забывай меня, любимый,
За расставаньем будет встреча,
Вернемся оба - я и ты.
- Но если я безвестно кану -
Короткий свет луча дневного, -
Но если я безвестно кану
За звездный пояс, млечный дым?
- Я за тебя молиться стану,
Чтоб не забыл пути земного,
Я за тебя молиться стану,
Чтоб ты вернулся невредим.
Трясясь в прокуренном вагоне,
Он стал бездомным и смиренным,
Трясясь в прокуренном вагоне,
Он полуплакал, полуспал,
Когда состав на скользком склоне,
Вдруг изогнулся страшным креном,
Когда состав на скользком склоне
От рельс колеса оторвал.
...И никого не защитила
Вдали обещанная встреча,
И никого не защитила
Рука, зовущая вдали...
С любимыми не расставайтесь,
С любимыми не расставайтесь,
С любимыми не расставайтесь,
Всей кровью прорастайте в них, -
И каждый раз навек прощайтесь,
И каждый раз навек прощайтесь,
И каждый раз навек прощайтесь,
Когда уходите на миг!

 

[ЁлкаКсю]

В городах, покрытых мраком,
В улицах, текущих мёдом,
Можно выть одним собакам,
Можно плыть одним уродам.

Между Сциллой и Харибдой
Опрокинутые лица:
То ли вглубь холодной рыбой,
То ли ввысь горячей птицей.

Но засохших веток лапы
Крепко держат нас за руки.
На столбах побиты лампы
И слова свело от скуки.

Тот, кто всё на свете тратит,
И кого мы разлюбили,
Скажет мне: «Осел ты, братец,
Что остался в этой гнили!»

Всё сложнее или проще,
Как на части я разобран -
Пепел выгоревшей рощи
Изнутри мне бьёт по рёбрам.

Эта каменная пытка
Стала непреложным фактом,
И ослиное копыто
Узаконено асфальтом.

Что поделать, всё нелепо.
Так записано и вышло...
Опрокинутое небо
Навсегда легло на крыши.

Город медный дышит мерно,
Птиц остывших ветер сушит.
Роща вырастет, наверно -
Там, где будут наши души.

Ян Бруштейн.

 

[Антуанетта]

Лишь посмотришь вперед, понимаешь, что страшно - как стоять наверху, на какой-нибудь башне,
под ногами - лишь шум и бездушное море, поглотившее сотни похожих историй.
Ну а ты на краю, между небом и пеной,
и не знаешь куда: хоть пади на колени,
хоть бросайся вперед и надейся на чудо,
мол, разбиться никак, лишь подцепишь простуду.
За спиной - тишина и привычные будни,
пахнет хлебом, корицей и чем-то уютным, бесконечно понятным и близким до сердца,
а посмотришь вперед - ни уснуть, ни согреться,
лишь упрямо бродить по изломанным тропам, доверяя дождям и чужим гороскопам,
у которых из звезд - только сотни булавок,
что вчерашний закат разложил на прилавок.
Но остаться нельзя, ведь вчерашнее время
начинает устало чернеть хризантемой,
что осталась забытой на старых ступенях,
и тогда понимаешь, что жизнь - в переменах,
не в привычном мирке и знакомом укладе,
не в потертых вещах, что в груди как на складе,
а в дорогах и в днях, что находишь, шагая.
И пускай эта жизнь непонятно другая,
и пускай будет жутко случайно свалиться -
ты не то, чтобы ангел, а даже не птица,
но есть шанс и найти, обрести что-то ярче,
отыскать новый мир и понять, что он значит, научиться любить не себя, а друг друга,
сохраняя тепло даже в лютую вьюгу,
и беспечный огонь, кем-то названный солнцем,
Прорастая в тебе, наконец приживется.

(с) Deacon

 

[Антуанетта]

под одеялом звëздным
я, позабыв о прочих,
в день, когда будет поздно,
вновь тебя вспомню ночью:
сердце желает биться
в хрупкой твоей ладони,
отблесками зарница
за горизонтом тонет,
в тëмный осенний вечер
в стенах многоэтажки
словно чужим наречием
я говорю о важном,
сжав в охладевших пальцах
пальчики осторожно.
вечность бы прикасаться,
мягкую гладить кожу,
слышать и восторгаться
каждой из нот парфюма,
и в тишине оваций,
и в запредельном шуме
вечность с тобой смеяться,
не вспоминая слëзы.

будто бы нам семнадцать,
и ничего не поздно.

(с) оченьхорошо

 

[Federal]

Вот и лето прошло,
Словно и не бывало,
На пригреве тепло,
Только этого мало.

Всё, что сбыться могло
Мне как лист пятипалый
Прямо в руку легло,
Только этого мало.

Понапрасну ни зло,
Ни добро не пропало
Все горело светло,
Только этого мало.

Жизнь брала под крыло,
Берегла и спасала,
Мне и вправду везло,
Только этого мало.

Листьев не обожгло,
Веток не обломало,
День промыт, как стекло,
Только этого мало.

Тарковский (старший)

 

[polli]

Жизнь в наших руках,
а сердце в нашей груди.
Разум в голове,
подвиги в наших действиях.
И любовь в нашем сердце.

 

[ЁлкаКсю]

В шкафу угрюмом, в тихом зале
На полках КНИГИ умирали…
Нет, не плохими они были,
А просто люди их забыли.
Забившись в «интернета» дали,
Их просто больше не читали…

Желтели тихие страницы,
Где мудрость всех веков хранится,
И без людской любви, заботы
Дышали пылью переплёты.
Добры, наивны книги были —
Не знали, что их разлюбили.
Они всё ждали, ждали, ждали…

Людские руки вспоминали…
И в час ночной им снились лица,
Те, что склонялись над страницей.
Уютной лампы свет высоко
И капли яблочного сока,
Что брызнули на лист раскрытый,
Цветок засушенный, забытый,
Билет в театр, что был закладкой,
След пальца от конфеты сладкой…

И стаи галочек-пометок —
Следы раздумий, тайных меток,
Оставленных карандашом.
«Ах, как же было хорошо!» —
Они вздыхали…. А за окном
Убогий мир хлебал ковшом
«Видосы» с виртуальной «фиги»,
Какие, братцы, к чёрту, книги,
Где всюду тупость бьёт ключом!

В шкафу угрюмом, в тихом зале
На полках КНИГИ умирали…
(с) Лариса Юрьевна Сперанская

 

[Виталий Андреевич]

История жизни одной девочки в рифмах


Вслед кричали пацаны,

Посидеть с собою звали,

Только знали бы они,

Что совсем её не знали.



Вместо водки - сок граната,

Каблуки и макияж.

В ней все видели солдата,

Натыкаясь на муляж.



В ней все видели подругу,

Пацана и "своего".

Повторяются по кругу

Предрассудки мужиков.



А она, любви не зная,

Гордо титул свой несёт.

Зарекает, уезжая,

ПроведАть её "народ".



И "народ", её встречая,

Сильно треплет за плечо.

Крепко руку пожимает,

Бьет с улыбкой в кулачок.



И опять все повторится:

Водка, песни, строй солдат.

По ночам ей будет снится

Счастья женского карат.

 

[Виталий Андреевич]

Я буду снова быть, а не существовать,

И каждый день чтоб начинать сначала,



Когда не хочется родное променять

На ветра свист, билет и хруст причала.



Я старый стал, сентиментальный малость,

Ворчу, вяжу носки по вечером.



И не могу себе позволить уже шалость:

Сутра пораньше крикнуть: "Дома, Мам!"



Я на обед готовлю себе суп,

Зимой ношу и шапку, и перчатки.



Я молод был, неопытен и глуп,

Смеялся, судьбу ставя на лопатки.



Я перед сном втираю мазь в колени,

А по утрам - зарядка для спины.



И, поднимаясь, я считаю все ступени,

Чтобы не брать таблетки в полцены.



Я книгу написал и посадил березу,

Построил себе дом на берегу реки,



Не верю ни единому прогнозу,

Веду рекомендованные дневники.



Но по ночам я очень тихо плачу,

Руками растирая мелкие слезинки.



Уже не верю в спутницу-удачу,

Читаю книги, где красивые картинки.



По выходным один хожу по парку,

У дома в клумбе посадил цветы,



Лишь одного молю себе подарка:

Чтоб рядом были дети, кот.

И ты.

 

[Тима-Медуничкин]

Мы любим тех, кто нас не любит,
Мы губим тех, кто в нас влюблён.
Мы ненавидим, но целуем,
Мы не стремимся, но живём.

Мы позволяем, не желая,
Мы проклинаем, но берём,
Мы говорим и… забываем,
О том, что любим – вечно лжём.

Мы безразлично созерцаем,
На искры глаз не отвечаем,
Мы грубо чувствами играем
И не жалеем ни о чём.

Мечтаем быть с любимым рядом,
Но забываем лишь о том,
Что любим тех, кто нас не любит,
Что губим тех, кто в нас влюблён.

Пушкин А.С.

 

[Антуанетта]

Носить в себе солнце, когда всё погасло,
наверное, сложно, наверное, страшно,
а вдруг украдут, или вытечет маслом,
а вдруг уничтожат, решив, что не важно,
а вдруг посмеются - уж больно ты светлый,
набросят на шею колючую петлю,
прикажут померкнуть и стать чем-то серым,
убить в себе творчество, мудрость и веру,
велят оставаться на нижней ступеньке,
любить только вещи, знакомства и деньги,
играть в милосердие ради оваций,
гореть лишь мечтой - подороже продаться.
А солнце...
Да бог с ним, оно нам некстати,
долги и кредиты оно не оплатит,
не ляжет на плечи хорошей одеждой,
не сделает умным глупца и невежду,
но ты его носишь...
В себе как в шкатулке,
смеешься так ярко, что свет в переулке,
становится тоже безудержно ярким,
как листья деревьев в октябрьском парке,
как летние волны балтийского моря,
что бродят по пляжу под шепот историй
и пены, блестящей как первые звезды.
Ты, даже ступив на клыкастые гвозди,
Горишь, не сгорая как глупые свечи,
А ярко как солнце, тепло и беспечно,
смеясь над упреками всех скоротечных,
привыкших, что свет -
Только старый подсвечник.

(с) Deacon

 

[Антуанетта]

Влево,
вправо,
вперёд
или назад -
Не важно, куда мы
пойдём
сегодня.
Если от встречи
горят
глаза,
Значит,
маршрутов
сотня.

Главное вместе,
главное рядом,
Дальше и дальше,
на поиск чуда.
Если читаешь
меня ты
взглядом,
Значит,
идти я
буду.

Тысячи миль
или два квартала,
Пару минут
или трое суток.
Мне тебя -
дуло к виску -
не хватало.
Не пожелать
врагу так.

Я буду идти
и тебя вести
Вслед за собой.
На руках -
коль нужно -
Буду тебя
к ледникам
нести
Или к широтам южным.

И если твоя
согревает рука,
Пока меня жизнь
калечит,
Я буду идти
до тех пор,
пока...
Я буду идти
вечно.

(с) Д. Кравченко

 

[Антуанетта]

"Встретив одинокую старушку,
Что несёт замёрзшего щенка
В бедную хрущёвскую однушку,
Не крутите пальцем у виска.
Да, там теснота и нищета,…
Вечерами рано гаснет свет...
И сидят на кухне три кота,
Ожидая скромный свой обед.
Сморщенная жёлтая рука
Всех погладит, почесав за ушком.
"Что, ребятки, поживём пока?"-
Улыбнётся странная старушка.
"Завтра радость - пенсия у нас,
Купим курицу, немножечко колбаски."
И мурчат коты, не щуря глаз:
"Завтра праздник! Завтра день, как в сказке!"
Рад щенок - сегодня он в тепле,
Не убит, не получил пинка!
И грызёт со старой чёрствый хлеб...
Не крутите пальцем у виска..."

(Ольга Пинчуковская)

 

[Alexey_MCK]

Носить в себе солнце, когда всё погасло,
наверное, сложно, наверное, страшно,
а вдруг украдут, или вытечет маслом,
а вдруг уничтожат, решив, что не важно,
а вдруг посмеются - уж больно ты светлый,
набросят на шею колючую петлю,
прикажут померкнуть и стать чем-то серым,
убить в себе творчество, мудрость и веру,
велят оставаться на нижней ступеньке,
любить только вещи, знакомства и деньги,
играть в милосердие ради оваций,
гореть лишь мечтой - подороже продаться.
А солнце...
Да бог с ним, оно нам некстати,
долги и кредиты оно не оплатит,
не ляжет на плечи хорошей одеждой,
не сделает умным глупца и невежду,
но ты его носишь...
В себе как в шкатулке,
смеешься так ярко, что свет в переулке,
становится тоже безудержно ярким,
как листья деревьев в октябрьском парке,
как летние волны балтийского моря,
что бродят по пляжу под шепот историй
и пены, блестящей как первые звезды.
Ты, даже ступив на клыкастые гвозди,
Горишь, не сгорая как глупые свечи,
А ярко как солнце, тепло и беспечно,
смеясь над упреками всех скоротечных,
привыкших, что свет -
Только старый подсвечник.

(с) Deacon

актуальненько

 

[Антуанетта]

Скука смертная. День измучен, в небесах маршируют тучи, их прилипчивый взгляд колючий прибивает меня к земле. Поплотнее укутав шею и прикинувшись мирным зверем, путешествую по аллеям, запечатанным в янтаре. Под ботинками плачут листья о погибели вечных истин, ветер рвёт перепонки свистом, на меня нагоняет сплин. Вся планета гудит от взрывов, от общественных нервных срывов, и антихрист идёт бескрылый по осколкам тяжёлых мин. Молодёжь начищает пики, на знамёнах рисует лики, каждый хочет прослыть великим, но не в курсе, зачем живёт. У правителей едет крыша, в поднебесье и даже выше, шкуру тигра надели мыши и стращают клыком народ. Каждый ищет дорогу к дому, от себя одного - к другому, через марево вечной комы пробирается пилигрим. Возвращаясь больным с работы, он снимает пальто и боты, обливается липким потом и привычно смывает грим. Только суть его так фальшива, что её не отмоешь мылом, и не зеркало в ванной криво, а его обладатель крив. Надевая нательный крестик, он мечтает о лучшем месте в райских зарослях, а не в бездне, но заветы спускает в слив. Потому что так выжить легче, ведь грехи всем отпустят прежде, чем останки снесут к подъезду, и засунут в дубовый гроб. Лживый шёпот ласкает уши, пальцы дьявола лезут в душу, запах адовой серы душит, и горячечно пышет лоб. Искушение чёрным змеем пробирается по постели, и находит обитель в теле, предназначенном для греха. Мир приветствует Люцифера, этот парень приятно серый, под руками его умело осыпается шелуха. Можно, впрочем, освободиться: Джаганнатхова колесница намотает кишки на спицы, и вернёт в первозданный вид. Но оглянешься на планету, и терять не захочешь это, где душистое будет лето и падение Персеид. Так что снова обратно в город, где царит нищета и холод, где костями грохочет голод, и за горло хватает страх. Мы - безвольные хлопья пепла, мы - покорные дети ветра, и змеистые километры превращают надежды в прах. Поплотнее укутав шею, путешествуя по аллеям, я мечтаю о новой вере, что размоет тоскливый ил. Скука смертная, я бессмертен, но ковчег утащили с верфи, а в соборах танцуют черти под мелодию ''devil's trill''.

(с) Джио Россо

 

[Антуанетта]

И вроде маршрутов донельзя и столько карт,
но есть и дороги, с которых нельзя сойти.
Я был той цепочкой, что близкий отнес в ломбард,
и той же цепочкой, что кто-то прижал к груди.

И вроде нормально однажды упасть на дно,
И вроде нормально, что могут разок предать.
Страшнее, что в пропасть скорее толкнет родной,
А вытащит тот, кто не знает, как толком звать.

(с) Deacon

 

[Антуанетта]

Неспокойно видеть тебя во сне - не в твоих привычках ходить по снам. У меня залив заметает снег, у тебя на юге почти весна. Между явью и навью калинов мост, над забвением кружатся мотыльки, мы стоим вдвоём в тишине немой - не коснуться губ, не подать руки. Там, за кадром, мир набирает крен, люди падают с запада на восток, и становится памятью имярек, и и становится лезвием лепесток. Там, за кадром, вспышки иных миров, океаны, огненная земля, этот сон разделит нас, как порог - мы ему не вправе не позволять. Мы пришли сюда постоять над тем, что когда-то было живой рекой, оказать почтение пустоте, оказаться рядом и далеко. Ночь закончится - каждый проснется жить с тем, чего и выдумать не могли.

Сын родится, ты ему расскажи:
юг и север
на разных
концах
земли.

(с) Светлана Лаврентьева

 

[Антуанетта]

Идем на балкон, расскажу об искусстве. Вот ты говоришь, мол, эмоции, чувства, а я вижу двор: он из нот и мольбертов, из тысячи строк в направлении ветра.

Ты всё еще куришь? Спасибо, я бросил. Скажи лучше мне, что такое есть осень, и плачет ли небо у нас под ногами, когда мы не видим людей перед нами?

Вот этот вот Мастер, иссушенный бытом, до дна выпивает свою Маргариту - взял девушкой юной с жемчужной сережкой, чтоб позже как ветку ломать понемножку.

А видишь ту даму с бутылкой в корзине? Не купит она заводных апельсинов, просила ведь в долг, чтобы маме в больницу, но рак будет долго - быстрее напиться.

А там вон подросток за едкое слово стирает с рубашки свою группу крови, а вон его класс, прерываясь на хохот, решает, как вновь проучить идиота.

А этот старик из девятой квартиры с медалей всё знает о войнах и мире: пластмассовый мир оказался сильнее, и липовым медом стал батюшка Ленин.

А этот ждет ночи в холодной кровати, чтоб вновь утопить себя в черном квадрате. Полковник готов написать всей планете, но знает, что снова никто не ответит.

Смотри на людей и увидишь искусство: где ярче оно, там больнее и пусто. А сколько счастливых в дворовой гуаши? – спроси у кукушки. Быть может, подскажет...

(c) Deacon

 

[Светлана К(Мама Егора)]

Ему сегодня позвонила мама:
"Сынок, не знаю даже как сказать!.."
"Мам, говори как есть: быстрей и прямо,
В любой момент связь может оборвать..
Тайга вокруг.. ждём помощи.. поломка.
Нас снегом занесло.. и вертолёт."
"Беда, сынок! Беда с твоим ребёнком!
Молюсь что силы, чтобы Бог помог!.."
Он побледнел: "Что с дочкой?! Что случилось?!
В тринадцать.. что могло произойти?"
"Не прижилась в той школе.. не сложилось -
Врачи сейчас пытаются спасти!
Сейчас же модно бить.. и бить жестоко.
Не захотела видно прогибаться.
Изгоем стала в школе, одинока..
И сверстницы решили посмеяться!
Их шестеро, что били не щадя!
А мальчики на телефон снимали.
Я до сих пор не верю! Так НЕЛЬЗЯ!.. ..
И сами это в сеть повыставляли!"
Холодным потом весь прошибло лоб:
"Насколько всё серьёзно?" .. "Сын, не знаю!
Меня к ней не пускают!" .. "Мама, стоп.
Помедленней. Я слов не разбираю."..
"Разбили нос. Повыбивали зубы!
Не тело.. а сплошная гематома!
Пусть Бог накажет их.. и их "ютубы"!
И кто же их растит такими дома?.. ..
А голова пробита кирпичом!
Ведь так не поступают даже звери!"
Он весь дрожал: "Поговори с врачом!"
"Разве такой судьбы мы ей хотели?".. ..

.. ..Он шёл по снегу.. слёзы по щекам.
"Иду, доча, держись!".. Откуда волки?!
Как-будто окружали.. тут и там.
А впереди и позади.. лишь ёлки.
.. Он закричал, что силы: "Убирайтесь!!!
Мне не до вас! Мне к дочке срочно надо!
Вернусь - хоть на кусочки разрывайте!
Но.. не сегодня. Я ей нужен рядом!"
Волк взглядом впился.. видимо вожак.
И этот взгляд до дрожи пробирал.
Потом ушёл.. и всех увёл.. вот так!
Казалось, волк - И ТОТ ВСЁ ПОНИМАЛ...
.. .. Окоченевший.. он то шёл, то полз.
Добрался.. Все коллеги подбежали.
Кто деньги, кто билет на самолёт.
Такой поддержкой в горе его стали!
Всё обошлось.. Жива!.. Тварям назло!
Он перевёз их с бабушкой к себе.
Мозг не задет.. хоть с этим повезло.
За что?.. такой удар в детской судьбе?
Родителям казалось.. им привидилось -
Что это их касается детей.
Одет, обут, айфон - воспитан! (видимость)
SOS - люди! Мы кого растим?.. зверей?!

Такое.. сплошь и рядом! Вы поймите,
Что не достаток красит и не чек!
Вы ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ в детях сохраните!
Дожились!.. Волк добрей, чем человек.. ..

 

[Антуанетта]

я пишу на листе акрилом
тëмно-серым, под стать весне:
«той, которая не любила,
но которая стала всем».

...помню, в солнечный день весенний
я у сердца тебя унëс,
вдев цветок голубой сирени
меж волнистых твоих волос.
и хоть ты, как была, осталась
ни моей, ни чужой — ничей,
чтобы жить, мне хватало малость
слышать сладость твоих речей.
чтобы жить, мне хватало только
на себе ловить взгляд-кинжал.

чтоб писать — себе делал больно,
чтоб не чувствовать боль — бежал,

я бежал,
чтобы вновь напиться,
чтобы только не знать тоски.
я бежал, и за мной с щирицы
следом падали лепестки,
а потом, из усохшей плоти
по утрам доставал ножи
и смотрел, как во тьму уходит
моя милая femme fragile.

но сейчас мы, пожалуй, квиты,
всë когда-то воздастся нам,
пока синие гиацинты
вянут медленно у окна.
каждый текст был тобою создан,
моя милая, мне дала

ты ни меньше, ни больше — воздух,
без которого я дотла
в каждой из посвящëнных строчек
никогда бы не догорел.

и теперь — не порвать их в клочья,
не спалить ни в одном костре...

время 6:42, сквозь ставни
улыбается мне рассвет,
аккуратную точку ставлю
и заклеиваю конверт.

я желаю тебе стать сильной,
не храню ни любви, ни зла.

адресат:
«та, что не любила,
но которая
всем
была».

(с) оченьхорошо